Марк лежал на кровати, распластавшись пятиконечной звездой. Рядом с ним лежал пестрый журнал. Наверняка, «Квир». Марк собрался стать его украшением, потому что он «красивее, чем все эти чучелы». «Я самая красивая чучела», — так он вчера сказал. «За это надо выпить», — предложил Кирыч, уже сильно нетрезвый. Я тоже что-то предложил, но уже не помню что. Потом было весело, потом совсем смешно, а потом все в одночасье закончилось, будто кто-то выключил свет.
Но сейчас в окошко уже било зимнее солнце. Оно было даже слишком ярким в комнате Марка, который штор не любит, а жалюзи закрывать ленится.
— Ты ничего не видишь? — спросил Марк, подняв лохматую голову.
— Я вижу, как один дядя вставать не хочет. Валяется свинья свиньей. А на дворе полдень, — сообщил я, — Первый новогодний день.
На кухне звякали кастрюльки и плошки. Кирыч готовил праздничный завтрак.
— Что я тебе говорил? — сказал Марк, садясь на кровати.
— Ты мне что-нибудь говорил? — удивился я, — Пока я слышу невнятное бурчание по непонятному поводу. Не с той ноги встал?
— Он и не вставал еще, — в комнате появился Кирыч. На его футболке красовались разноцветные пятна.
— Скажи ему, что у нас сегодня на завтрак, — предложил я, — Может, хоть это его поднимет.
— Сегодня на завтрак…, — начал Кирыч.
Он лучился довольством.
Нет, лучше сказать — он им сочился. Только Кирыч умеет, говоря о еде, выглядеть, как блин в масле, и при этом вроде бы ни чего на физиономии не менять. Он никогда не был обжорой, он был гурманом, что, разумеется, не одно и то же. Впрочем, я, возможно, специально ищу Кирычу оправдания, потому что ничего не могу поделать ни с ним, ни с его животом, ни с нашим неудержимым желанием по большим праздникам кушать плотно и со вкусом.
По таким дням Кирыч устраивает кулинарные неожиданности. В прошлый раз, не помню когда точно, он приготовил «бранч»: было много разной еды, но дело было не в еде, а в том, что к ней прилагалось шампанское. К двум часам дня мы назюзюкались и упали спать, а, проснувшись под вечер, долго перепирались из-за того, кто будет убирать со стола. Заниматься этим пришлось глубокой ночью сообща, от чего было немало пользы: мы поняли, что буржуазные «бранчи» — совсем не для нашего семейства.
Кирыч таинственно молчал. Держал паузу, давая разыграться нашим аппетитам.
— Сегодня на завтрак у нас…, — повторил он.
— Мальчик, — Марк прижмурился, — Красивый, как шикаладка.
Да, так он и сказал: «шикаладка».
— А рожа не треснет? — спросил я.
— Гадкий, — выпалил Марк.
Он спрыгнул с кровати так быстро, что я не успел заметить, какая нога была первой.
— Вы все гадкие, — сообщил он.
«Нога была левая», — догадался я.
— Вот и я тоже гадкий, — добавил он, поглядев на себя в зеркало шкафа, — Свинья свиньей.
— Нормально,- сказал Кирыч, — Новый год тоже называется свинским. Ты погляди, что в большой комнате творится, — он кивнул в сторону двери, — От души вчера насвинячили.
— А вообще-то, — сказал я, — Наступил не Год свиньи, а Год кабана.
— А вот это настоящее свинство! — возмутился Марк, — Мало того, что чувствуешь себя на последнем месяце ожирения, так еще и право на жир имеешь.
— Никакого нонконформизма, — согласился я. Мне всегда нравилось представлять нас городскими сумасшедшими, и соображение, что развеселых безумцев сейчас по всей планете хоть пруд пруди, меня почему-то не особенно обрадовало.
Увы, Марк был не совсем не прав. Точнее сказать, он был вполне прав. По утрам понедельников, особенно, если они оказываются новогодними, даже самые красивые мужчины редко выглядят привлекательно. А мы были не слишком красивыми, и потому имели полное право на опухшие физиономии, нездоровый блеск в глазах и все остальное, что прилагается к похмелью мужчинам средних лет и достаточной лености, чтобы не слишком тщательно ухаживать за собой.
Кирыч толстел, я лысел, а Марк набирался глупости.
«Настоящее свинство», — мысленно согласился я, а вслух произнес:
— Мы все гадкие, что не мешает нам быть счастливыми.
— Ага, такими счастливыми, что ты меня уже «дядей» называешь. А какой же я дядя! — воскликнул Марк, — Мне совсем немного после тридцати.
— Это у тебя кризис среднего возраста, — предположил я.
— Никакой у меня не кризис, — буркнул Марк,- У меня пузо пучит.
— Болит? — испугался Кирыч.
— Как же. От твоей стряпни заболит, — обиженно сказал Марк, — Готовишь, как в ресторане и того все проблемы.
— Это какие же? — спросил я.
— Повторяю для глухих, — прокричал Марк, — Из меня прет брюхо. Я дурнею буквально с каждой минутой.
— Ну, не мальчик, это точно, — признал я и передразнил, — Не «шикаладка».
— Сам дурак, — сказал Марк и повалился на пол.
Кирыч, округлив глаза, поглядел на меня. Я покрутил пальцем у виска.
Дело было ясное: у Марка никакой не кризис. У него рецидив тоски по идеалу, что может случиться со всяким, если с глубокого похмелья глядеть «Квир» и облизываться на изображенных там мужчин.
Они, может, и «чучелы», как говорит Марк, но очень красивые. Думая об этом, я уж и сам почувствовал, как в горле собирается ком.
У меня тоже сгущалась тоска по идеалу.
— И раз, и два, и три, — хрипел Марк, отжимаясь от пола.
— Худой, значит, больной, — попытался Кирыч умерить его пыл.
— Да, вот говорят же «худой человек», — подхватил я, отгоняя непрошенную тоску, — Это значит плохой.
На счет «семь» силы Марка покинули.
— Так вот ты почему меня худобой попрекал, — он с укоризной поглядел на меня, — Ты имел ввиду, что я ужасный и никому не нужный негодяй. Вы все гадкие, а ты самый-самый гадкий, — его глаза заблестели.
— Что за детский сад! — взорвался я, — К тебе на цыпочках приходят. Будят осторожно, чтоб ты день не проспал. Завтрак тебе готовят, утешают, чуть не сопли за тобой вытирают, а ты ведешь себя, как последняя скотина.
— Как свинья, — сказал Марк и расхохотался.
Он опять меня разыграл. Провел на мякине.
— Сыскалась принцесса на горошине, — я бурчал уже по инерции.
Марк встал, напыжился и объявил:
— Я нарекаю себя Кабанихой! А ты, — ткнул он в Кирыча пальцем, — Будешь луч света.
— Кто же будет темным царством? — поинтересовался я и, поймав сочувственный взгляд Кирыча, хмыкнул, — Ну, спасибо, удружили.
Обложка романа Константина Кропоткина »Содом и умора»(2007)
Вокруг что-то и впрямь начало сгущаться.
Кирыч раздул ноздри.
— Горит! — завопил он, уже убегая.
— Какая же ты Кабаниха? — сказал я Марку, — Скорее, морская свинка.
— Хрю-хрю, — согласно покивал он.
— И вообще, своей болтовней ты испортил человеку священный процесс. Он может, все утро на кухне колдовал. Обещал праздник.
— Ерунда, — сказал Марк, — Еще наколдует. А я полезная специя к празднику.
— Уксус? — поинтересовался я.
— Перец, — предложил Марк.
— Перечница, — прокудахтал я, — Старая перечница!
— Вот именно, — согласился Марк, — «Мальчик-праздник». Без меня тебе было бы некого ругать, а Кирюше было бы некого жалеть.
— Что бы мы без тебя делали? — притворно ужаснулся я, — Умерли бы во цвете лет.
— Скучали бы, — поправил меня Марк.
Он раскинул руки, потянулся, показывая свое щуплое тельце всеми своими ребрами. Веселое новогоднее солнце, светившее за спиной Марка, заключило его в золотистую рамочку.
Мальчик-праздник.
— В общем, так. Я решил, и мы подумали, — объявил Марк, перестав корячиться, — В этом году я стану часто заниматься спортом и вести здоровый образ.
— Кирыч, — крикнул я, — Праздник отменяется. Вари овсянку, Маруся на диету садится.
— Еще чего. Вы там, значит, будете яствами обжираться, а я овсянку кушай? — возмутился Марк, — Никакого стыда у людей. А вот в журнале «Квир» стоит, что спорт бывает разный.
— Да что ты? — притворно изумился я, — А там не стоит, что земля вокруг солнца вертится?
— Она, правда, вертится? — сказал Марк.
— Крутится-вертится, шар голубой. Песня есть такая. Не слышал?
— Какая она вертихвостка, эта твоя земля, — сказал Марк, — Нет, ей никакого покоя.
— Кирыч! — крикнул я, — Овсянка отменяется. Маруся веселится.
— Я серьезно говорю,- возразил он, — В журнале «Квир» написано, что стройная фигура бывает не только от спорта. Вернее, не только от спорта, про какой ты подумал, а от того спорта, который называется другими словами.
— Это какими же?
— Неприличными. Называется секс. Разнообразный и много.
— Кирыч! — крикнул я, — Ничего не вари. Сегодня на завтрак «Виагра».
На кухне что-то хлопнуло. «Шампанское», — подумал я.
Потом я стал думать про «бранч» и его последствия, Кирыч все гремел на кухне, а Марк — мальчик-праздник — игрался с новой игрушкой.
— Морская свинка по кличке «Кабаниха», — приплясывая, напевал он.
Декабрь, 2006
Автор: Константин Кропоткин